«На построениях среди этой синей реки изможденных женщин в телогрейках сбоку лежали девушки, потерявшие сознание»

В гомельской женской колонии №4 остаются десятки женщин, осужденных по политическим мотивам. Государство клеймит их «экстремистками» и «террористками», но за этими ярлыками — реальные истории боли, унижения и борьбы за выживание. Заключенных объединяет не только приговор, но и то, как с ними обращаются: ежедневные оскорбления, моральное давление, холод, тяжелый труд, отказ в медицинской помощи и изоляция от внешнего мира.

«В колонии на Галю оказывается давление»

В заключении с декабря 2020 года удерживается 63-летняя Галина Дербыш, осужденная к 20 годам колонии по «делу Автуховича». У женщины, которая имеет вторую группу инвалидности и на ремиссии после онкологии, проблемы с сердцем и другие серьезные проблемы со здоровьем. Бывшая политзаключенная, которая общалась с Галиной в колонии, рассказала про ее состояние:

— В колонии на Галю оказывается давление, ее притесняют и изводят. Для нее создают условия изоляции, постоянно устраивают провокации. У нее серьезные проблемы со здоровьем. Осенью 2024 года у нее начались приступы заболевания дыхательных путей (наподобие астмы) — она начала задыхаться по ночам. В какой-то момент у всех забрали спреи для астмы. Медицинская помощь для Галины, как и других заключенных, почти не предоставляется.

Галина Дербыш, как пенсионерка, не ходит на работу на фабрику, поэтому ее постоянно ставят на дежурства в отряде убирать туалеты.

Начальницей отряда, в котором находится Галина Дербыш, является Ксения Владимировна Даниленко. По словам бывшей политзаключенной, та умышленно усложняет ей жизнь в колонии:

— Она задерживает документы. Галя очень долго просила, чтобы ее пенсию перевели дочке и та могла покупать ей передачи. Но начальница очень долго это тянула. Это было специально сделано, чтобы сделать человеку хуже.

Осенью 2024 года Галине дали долгожданное свидание с дочкой — этим были недовольны некоторые сотрудницы колонии:

— Говорили: «Какого черта Дербыш дали свидание — ей нужно было рапорт дать!» Когда ее вели на свидание, то все сотрудники угрожали прекратить свидание, если она что-то расскажет или про условия, или про других заключенных. В комнатах для свидания установлены жучки под кроватями. Поэтому на своих свиданиях я шептала в ухо родному человеку.

«Нельзя ни одной секунды побыть одной»

Татьяна рассказывает, что условия в колонии жесткие и невыносимые:

— В колонии каждый день — как в аду. Там невыносимый прессинг со всех сторон. Постоянно живешь в стрессе, не расслабляешься ни на одну секунду, нельзя ни одной секунды побыть одной — там кругом люди, там негде поплакать. В туалете даже кабинки открыты. Тебя постоянно пытаются поймать, чтобы дать лишний рапорт. Нельзя никому помочь, потому что сразу рапорт!

В психологическом плане это очень тяжело. Также постоянные дежурства, неоказание медицинской помощи, лишение свиданий и письма не доходят, их уничтожают.

Бывшая политзаключенная также вспоминает о воровстве с посылок со стороны контролеров:

— Например, приходит посылка, а там только жменя персиков или абрикосов. Мы родным говорим, почему столько мало передали, а они говорят, что там несколько килограмм было. Это все мелкие контролеры, которые наживаются на жмени конфет или печенья. Был случай даже, когда поменяли дорогостоящие витамины на беларуские.

У кого нет передач от родных, рассказывает Татьяна, используют в качестве прокладок носки. Ведь делиться вещами в колонии запрещено.

«Ни отдыха, ни витамин, ни еды достойной»

С осени 2024 года начальницей медицинской части стала Оксана Ивановна Родина. До этого эту должность занимала Светлана Александровна Силкина. Другие заключенные в колонии ее называют «доктор смерть». Бывшая политзаключенная рассказывает, что она причастна к доносам и репрессиям к осужденным по политическим мотивам.

— Даже сами контролеры говорят, что санмедчасть — это отдельное государство в этой колонии. Если кого-то нужно посадить в ШИЗО, то они подпишут заключение после обследования, что ты годна, даже если у тебя проблемы со здоровьем.

Со здоровьем у всех в колонии плохо. Зимой, когда все болели, много у кого было воспаление, к врачу вообще было не пробиться. И лечить нечем в колонии. Выпросить у них таблетку — это проблема.

У одной девочки на глазах заключенных случился инсульт — перекосило всю. Давление у нее зашкаливало, положили ее на кровать, потом отправили к врачу, а Силкина наорала на нее и выгнала без оказания помощи. Я своими глазами видела, что у человека половина лица перекошено, губа вниз поехала! Я просто в шоке. Вот такое там отношение.

К политическим отношение хуже, а вот своим «шестеркам» там без проблем и вылечат все, и больничный дадут. Женщинам с температурой не дают больничный. На построениях я не раз видела, как среди этой синей реки изможденных женщин в телогрейках сбоку лежали девушки, потерявшие сознание.

Контролеры звонят в медчасть — этих девочек на покрывало кидают и понесли. Помню, у меня долго в голове стоял этот глухой звук, как девушка на построении упала и ударилась головой об асфальт. Я потом стояла и плакала — девочки теряют здоровье там. Недоедания, недосыпания, работа без конца, постоянные наряды на картошке, уборка луж и снега... Там нет ни отдыха, ни витамин, ни еды достойной. Но какое там может быть здоровье?

Ждать свою очередь за таблетками в санмедчасть отряды заставляют на улице. Мы около часа могли стоять простуженные на морозе и на ветру. Обувь — картонные ботинки, которые не греют. В любую погоду мы так стояли на улице — жару, дождь, холод. Причем, внизу есть теплое помещение, но его они закрывают.

«Понимаю, что это глист сваренный»

Бывшая политзаключенная рассказала про еду в гомельской колонии:

— Сколько раз девочки видели тараканов в еде, а я — опарышей. А какое там мяса? Понятно, что просроченое доставляют. Помню, как-то ела рагу с мясом — зачерпнула ложку, смотрю, что-то свисает: капуста-не капуста. Начинаю трогать руками — понимаю, что это глист сваренный.

Вот такое питание там. Жиров там не хватает. Мне постоянно хотелось тортика или крема какого-то. Организм кричал и просил жиров. А там только это вонючее оранжевое пальмовое масло. В колонии бесконечно дают картошку, а зимой — гнилую».

«Это пытки холодом»

Политзаключенных часто отправляют в штрафной изолятор по надуманным причинам, рассказывает собеседница. Например, политзаключенную Елену Лазарчик сразу отправили на 10 суток в ШИЗО, а потом сразу же еще на 15. Также в ШИЗО отправляли Наталью Матвееву. Условия там бесчеловечные.

— Девочки мне раньше говорили, что условия там пыточные. Там просто медленно убивают людей, лишая их здоровья. Зимой приоткрытые форточки, там наледь, поэтому их уже невозможно закрыть. Девочки плакали, просили телогрейки, потому что невыносимо холодно. Это пытки холодом.

Перед помещение в ШИЗО забирают все твою одежду, в которой была в отряде. Дают костюм с надписью в круге на спине ШИЗО — пиджак, юбка, деревянно-картонные туфли, можно взять одни лосины и одну пару носок. Если у тебя будут теплые и тонкие носки, то теплые у тебя заберут. Это одежда ни о чем — просто, чтобы не голая была. Там очень холодно.

Женщина подчеркивает, что такая одежда не способна согреть человека в таких условиях.

«Я тоже с давлением на 170 на работу хожу!»

Бывшая политзаключенная рассказала, как ее зимой отправили в ШИЗО. Несмотря на проблемы со здоровьем, подписала заключение Пискнунова Елена Николаевна, что состояние здоровье женщины позволяет ее наказать ШИЗО:

— Ночью перед отправкой в ШИЗО меня как раз знобило. Но там померять температуру нереально. В медчасти, куда привели на обследование, мне измеряли давление и температуру. Пискнунова взяла бесконтактный градусник и направила на шею. Смотрю, ее передернуло и глаза увеличила. Потом говорит: «Ой, у Вас шарфик, наверное, шея нагрелась». Потом меряет на запястье. Видно, что тоже удивилась — там явно было 38 с чем-то.

Начинает мерять давление — манжета сильно сжимает и долго пульсирует, наверное, давление высокое. Но Пискунова говорит, что давление у меня нормальное. После этого она мне подписала заключение, что состояние моего здоровья позволяет меня наказать ШИЗО. А потом на прощание говорит мне: «Ну что вы хотите, я тоже с давлением на 170 на работу хожу!» Она сама себя и сдала. Вот такие там врачи.

«Настолько хотелось спать, что я засыпала стоя!»

Татьяна рассказала, как она пробыла в ШИЗО и какие последствия для здоровья это повлекло:

— Там посередине камеры стоит бетонный стульчик, который забит досками. Возле него батарея, поэтому сидишь там целый день и греешься. У меня от сидения натерся водный пузырь на половину ягодиц. Ночью был ад. День ты сидишь, а когда ложишься наконец, то проваливаешься в сон на несколько минут или час (там нет часов, чтобы понять), но просыпаешься от того, что тебе холодно.

При этом безумно хочешь спать, подползаешь к батареи — греешься, но потом снова спать и так по кругу. Это пытки сном. Пять суток я не спала нормально. У меня было несколько раз ситуация: я просто стояла, закрывала на секунду глаза и понимала, что я падаю. То есть стоя я засыпала и начинала падать. Хорошо, что срабатывал инстинкт, и я не упала на этот бетон. Это ужасно. Настолько хотелось спать, что я засыпала стоя! Вот такие пытки!

Помню, ночью я просыпалась также от того, что водила рукой по предплечью — пыталась натянуть на себя несуществующее одеяло. Я просыпалась и не понимала, что я делаю. А потом до меня дошло, что этот пиджак я хватала и натягивала под шею, представляя, что это одеяло. Настолько там было холодно.

После ШИЗО, от того, что я спала на холодных досках, я застудила себе седалищный нерв. Потом полгода я не могла стоять на левой пятке — было очень больно. Вот такие последствия ШИЗО».

Женщина рассказывает, что в ШИЗО на знак протеста таким жестким условиям некоторые объявляют голодовку:

— Некоторые говорили, что это работает, другие, что сотрудникам все равно. У одной девочки отказали почки во время голодовки — ее отправили в больницу. Но после возвращения ее отправили досиживать ШИЗО.

Также в колонии часто угрожают статьей 411 Уголовного кодекса (Злостное неповиновение требованиям администрации исправительного учреждения). Ограничение в правах политзаключенных — обычная и системная практика, говорит Татьяна. Решают это оперативные работники. По ее словам, в колонии №4 политзаключенным теперь запрещено посещать церковь:

— В 2024 году на Пасху запретили. Люди расстроились, потому что для кого-то, возможно, это была психологическая поддержка. Кроме этого, нам запрещено было ходить в спортзал.

«Мечтаешь снять эту косынку»

Бывшая политзаключенная рассказывает, что тяжелые условия труда созданы на фабрике. За месяц работы, часто без выходных, она получала 4-5 рублей. Сотрудники фабрик тоже причастны к репрессиям, отмечает Татьяна:

— На фабрике тоже постоянный стресс. Летом жарой там работать — издевательство. Заставляют надевать косынки. Когда на улице +28, то в цеху при включенных машинах и лампочках — на несколько градусов выше. Также такой жарой запрещено снимать фартуки, сделанные из тяжелой плотной ткани как будто из джинса. Они закрывают полностью грудь и спину. И в этом фартуке ты сидишь и просто обливаешься потом.

Мечтаешь снять эту косынку, потому что в ней волосы прилипли к голове. Раз пять за все время, пока я работала на фабрике, начальник цеха разрешил снять косынки. У нас есть один цех, под которым спецоборудование. И вот там показывало как-то +63 градуса. В такую жару люди вообще не должны работать. Бывало, что на фабрике воды не было по дня два. Если не принес с собой воды — делай, что хочешь. Про рабочие воскресенья мы узнавали по факту.

Одной из сотрудниц, которая унижала и создавала неприятности на работе, бывшая политзаключенная называет Лапенко Юлию Андреевну.